Два года назад одна из собеседниц по переписке меня распрашивала, с пристрастием, о дуэлях,их необходимости, последствиях. Я отвечал сколько мог. Дело доходило уже даже до каких-то философских и психологических заключений, до возможностей женских дуэлей. Передо мной были поставлены гендерные проблемы поединков. Не знал, что и думать и отвечать. Кажется мои ответы ее в конце-концов удовлетворили, ибо исчерпано было все, что возможно и невозможно.
Отправлено: 22.02.09 09:36. Заголовок: У меня есть эта книг..
У меня есть эта книга. О ней разговор уже заходил, поэтому повторюсь. Это та же книга, только без ненужных послесловий, которых в оригинальном издании и не было. Переводчик "Пуговицы" Елена Емельянова слыхом не слыхивала о "Пушкине в западне", хоть ее имя и значится в этой книге, как переводчика. Больше узнать ничего не удалось. Интересно, знает ли об этом госпожа Витале?
Отправлено: 23.02.09 12:40. Заголовок: Мне попался на глаза..
Мне попался на глаза старый журнал со статьей хирурга, доцента Пермской медицинской академии М.И. Давидова "Дуэль и смерть А.С. Пушкина глазами современного хирурга". Прочитаю и сообщу, что изменилось за это время в пушкиноведении. Учитывая интересную научную конференцию, которая прошла 9 февраля в Музее.
Отправлено: 23.02.09 16:44. Заголовок: Марта пишет: Елена ..
Марта пишет:
цитата:
Елена Емельянова слыхом не слыхивала о "Пушкине в западне",
И все-таки это оказалась Елена Емельянова. Я тогда обратил внимание, что появилась фамилия переводчика, но перевод остался тот же, что и в первом издании "Янтарного сказа". Это-то и удивительно было.
Cпасибо, Зизи! Сейчас попробовал поискать эту статью или информацию о ней, но не нашел, к сожалению. В 2008 г. Беляевские чтения в музее были посвящены дуэли и смерти поэта , лечению Пушкина.
Отправлено: 07.03.09 17:38. Заголовок: Я обещала рассказать..
Я обещала рассказать подробности о статье доцента Пермской медицинской академии М.И. Давидова "Дуэль и смерть Пушкина глазами современного хирурга". Извините, что делаю это с таким перерывом. Я приведу несколько отрывков из статьи: Скрытый текст
[more]"Важен вопрос о здоровье А.С. Пушкина перед поединком. Александр Сергеевич к моменту своего ранения на дуэли был в возрасте 37 лет, имел средний рост (около 167 см), правильное телосложение без признаков полноты. В детстве он болел простудными заболеваниями и имел легкие ушибы мягких тканей. В 1818 г. в течение 6 недель Александр Пушкин перенес тяжелое инфекционное заболевание с длительной лихорадкой, которое лечащими врачами было названо “гнилой горячкой”. В течение последующих двух лет появлялись рецидивы лихорадки, которые полностью прекратились после лечения хиной, что дает основание предполагать, что Пушкин переболел малярией12. А.С. Пушкин с 17-летнего возраста имел незначительно выраженное варикозное расширение подкожных вен нижних конечностей, подтвержденное документально медицинским заключением. Однако оперироваться он не хотел, да и показаний к операции не было ввиду скудности анатомических и функциональных изменений в нижних конечностях; в течение всей жизни Пушкин много и неутомимо ходил без жалоб на боли в ногах. Пушкин вел здоровый образ жизни. Помимо длительных пеших прогулок, он много ездил верхом, с успехом занимался фехтованием, плавал в речке и море, для закаливания применял ванны со льдом. Можно заключить, что к моменту дуэли Пушкин был физически крепок и практически здоров". * * * Следует заметить, что секундант Пушкина Данзас никогда не был другом Александра Сергеевича и даже внутренне был чужд ему. Он не пытался ни расстроить поединок, как это сделали, к примеру, в ноябре 1836 г. Жуковский и другие друзья поэта, ни смягчить его условия. Вместе с секундантом противника Д’Аршиаком он пунктуально занялся организацией дуэли a outrance, то есть до смертельного исхода. То, что Данзас не расстроил дуэль и не сохранил таким образом жизнь великому поэту России, ему не могли простить до последних своих дней товарищи по Лицею. Ссыльный декабрист Иван Пущин негодовал: “Если бы я был на месте Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь...”
Проследим поэтапно за клиническим течением болезни и оказываемой помощью. На месте дуэли из раны Пушкина изобильно лилась кровь, пропитавшая его одежду и окрасившая снег. Секунданты пассивно наблюдали за раненым, отмечая бледность лица, кистей рук, “расширенный взгляд” (расширение зрачков). Через несколько минут раненый сам пришел в сознание. Врача на дуэль не приглашали, перевязочные средства и медикаменты не захватили. Первая помощь поэтому не была оказана, перевязка не сделана. Это была серьезная ошибка секунданта, оправдать которую нельзя. После дуэли на допросе в военно-судной комиссии Данзас признался, что был взят в секунданты за несколько часов до дуэли, времени было в обрез, и он не имел возможности подумать о первой помощи для Пушкина. Сам же Александр Сергеевич, очевидно, отверг мысль о враче из-за нежелания подвергать еще одного человека, кроме секунданта, судебному наказанию за участие в дуэли. Придя в сознание, Пушкин не мог передвигаться самостоятельно (шок, массивная кровопотеря). Носилок и щита не было. Больного с поврежденным тазом подняли с земли и вначале волоком “тащили” к саням (!), затем уложили на шинель и понесли. Однако это оказалось не под силу. Вместе с извозчиками секунданты разобрали забор из тонких жердей и подогнали сани. На всем пути от места дуэли до саней на снегу протянулся кровавый след. Раненого поэта посадили в сани и повезли по тряской, ухабистой дороге. Подобная транспортировка усугубляла явления шока. Лишь через полверсты повстречали карету, подготовленную перед дуэлью для Дантеса, и, не сказав Александру Сергеевичу о ее принадлежности, перенесли в нее раненого. Опять недопустимая небрежность Данзаса: для соперника карета была приготовлена, а для лучшего российского поэта — нет. Дантес, отдавая карету, сделал гнусное предложение в обмен скрыть его участие в дуэли, но Данзас не согласился на это. Несомненно, Александр Сергеевич сразу после ранения и в ближайшие часы после него имел массивную кровопотерю (как наружную, так и внутреннюю). Объем ее, по расчетам Ш.И. Удермана12, с которым согласен Б.В. Петровский1, составил около 2000 мл, или 40 % всего объема циркулирующей в организме крови! В соответствии с уровнем развития медицинской науки, определение степени анемии (малокровия), переливание крови и даже элементарное сегодня внутривенное капельное введение растворов осуществить было невозможно, ибо эти методы к 1837 г. еще не были разработаны. Поэтапная кровопотеря в 40% объема циркулирующей крови сегодня не считается смертельной. Но в наши дни кровопотеря восполняется, полностью или частично, переливанием крови. Невозможно представить степень анемии у Пушкина, которому не перелили ни грамма крови! Несомненно, кровопотеря резко снизила адаптационно-приспособительные реакции организма и значительно ускорила летальный исход от развившихся в дальнейшем септических осложнений огнестрельной раны. Истекавшего кровью, находившегося в состоянии тяжелого шока, получившего сильное охлаждение тела А.С. Пушкина в течение часа везли в полусидячем положении 7,5 верст от места дуэли на Черной речке до его квартиры на набережной Мойки. По дороге он сильно страдал от болей в области таза, жаловался на мучительную тошноту. Платье насквозь пропиталось кровью. Временами раненый терял сознание, при этом карету приходилось останавливать. Таких остановок в пути было несколько. Очевидно, в эти минуты у поэта в результате кровопотери и шока наблюдалось значительное снижение артериального давления (давление, естественно, не измеряли). Врачебную помощь в пути оказать было невозможно. В периоды некоторого улучшения Александр Сергеевич разговаривал с Данзасом, но через силу, прерывистыми фразами. Он вспомнил о дуэли их общего знакомого Щербачева, который был смертельно ранен в живот. Жалуясь на боль, Пушкин сказал: “Я боюсь, не ранен ли я так, как Щербачев”. Уже в темноте, в 18 часов, смертельно раненного поэта привезли домой. Это была очередная ошибка Данзаса. Раненого нужно было госпитализировать. Возможно, в пути поэт действительно высказал желание, чтобы его везли домой. Но он, периодически находясь в бессознательном состоянии, в глубоких обмороках, на какое-то время с трудом выходя из них, не способен еще был к ясной оценке происходящего. Что Пушкин был безнадежен и оперировать его не стали, не может служить оправданием секунданту, ибо в пути Данзас этого еще не мог знать. Наблюдая сильное кровотечение, частые обмороки и тяжелое состояние раненого, Данзасу даже не надо было спрашивать Пушкина, куда его везти, а самому принять правильное решение и настоять на нем!"
Данзасу пришлось метаться из квартиры в квартиру, чтобы найти хирурга в вечернем Петербурге. Он безрезультатно посетил уже 3 квартиры докторов, не застав хозяев дома, и на улице встретил профессора В.Б. Шольца, который был акушером, а не хирургом. Тот согласился осмотреть Александра Сергеевича и вскоре приехал вместе с хирургом К.К. Задлером. Последний к тому времени уже перевязал рану Дантеса, то есть легкораненому сопернику Пушкина оказали помощь раньше, чем находившемуся в тяжелом состоянии поэту. Вошедшим в кабинет Задлеру и Шольцу Пушкин сказал: “Плохо со мною”. Перевязка ими раны произведена около 19 часов. При этом по просьбе раненого из кабинета удалили жену и всех домашних. В ходе перевязки Задлер уезжал за инструментами и, быстро вернувшись, вероятно, зондировал* рану на неглубоком расстоянии от кожи, пытаясь локализовать пулю (документальных свидетельств очевидцев о применении зондирования нет). Карл Задлер (1801—1877) являлся доктором медицины, главным врачом придворного конюшенного госпиталя, предназначенного для службы царского двора (офицеров и нижних чинов). Он имел большой практический опыт работы хирургом. По своим профессиональным обязанностям Задлеру довелось встречаться с великим русским хирургом Н.И. Пироговым, который считал его хирургом среднего уровня. На вопрос Данзаса, опасна ли рана Пушкина, Задлер уклончиво ответил: “Пока еще ничего нельзя сказать”. Профессор акушерства В.Б. Шольц после осмотра раны и перевязки имел беседу с раненым наедине. Александр Сергеевич спросил: “Скажите мне откровенно, как вы рану находили?”, на что Шольц ответил: “Не могу вам скрывать, что рана ваша опасная”. На следующий вопрос Пушкина, смертельна ли рана, Шольц отвечал прямо: “Считаю долгом вам это не скрывать, но услышим мнение Арендта и Саломона, за которыми послано”. Пушкин произнес: “Благодарю вас, что вы сказали мне правду как честный человек... Теперь займусь делами моими”. Около 19 часов, сразу после первой перевязки, приехали срочно приглашенные лейб-медик Н.Ф. Арендт и домашний доктор семьи Пушкиных И.Т. Спасский. В дальнейшем в лечении раненого Пушкина принимали участие многие врачи (Х.Х. Саломон, И.В. Буяльский, Е.И. Андреевский, В.И. Даль), однако негласно именно Арендт, как наиболее авторитетный среди них, руководил лечением. К его мнению прислушивались все. Николай Федорович Арендт (1786—1859) — лейб-медик Николая I, тайный советник, доктор медицины, имевший опыт лечения раненых в 30 боевых сражениях, хирург с мировым именем, впервые в Европе выполнивший перевязку аневризмы подвздошной артерии и разработавший ряд других сложных оперативных вмешательств, автор крупных научных работ. Во время Отечественной войны прошел вместе с армией путь от Москвы до Парижа. В 1814 г. его операции в Париже видели французские хирурги и дали им восторженную оценку. В Государственном музее А.С. Пушкина в Москве хранится личный чемоданчик Арендта с набором инструментов, с которым он выезжал на вызова, в том числе и к раненому Александру Сергеевичу. Христиан Христианович Саломон (1796—1851) — доктор медицины, профессор, академик (с 1839 г.), к моменту ранения Пушкина возглавлял кафедру и клинику оперативной хирургии Петербургской Медико-хирургической академии, автор “Руководства к оперативной хирургии” и других крупных научных работ. Илья Васильевич Буяльский (1789—1866) — доктор медицины, профессор, академик (с 1842 г.), выдающийся анатом и блестящий хирург, выполнивший за свою жизнь более 2 тыс. операций, автор 97 научных работ. Ефим Иванович Андреевский (1789—1840) — доктор медицины, первый президент Общества русских врачей, практический врач-хирург с большим стажем работы, один из лучших специалистов по лечению перитонита* и автор научных работ по данной проблеме. Иван Тимофеевич Спасский (1795—1859) — доктор медицины, профессор, академик (с 1837 г.), ученый и практический врач широкого профиля (хирургия, терапия, акушерство, педиатрия, судебная медицина, фармакология), автор более 40 крупных научных работ, домашний врач семьи Пушкиных, ему также довелось лечить Н.И. Пирогова и других известных лиц. Владимир Иванович Даль (1801—1872) — автор “Толкового словаря живого великорусского языка”, писатель, ученый и врач. Занимался медицинской деятельностью с 1826 по 1833 гг., доктор медицины, военный хирург с 1828 по 1831 гг., хирург-офтальмолог до 1833 г., после чего разочаровался в медицине и ушел из нее. К лечению Александра Сергеевича Пушкина были привлечены по существу лучшие специалисты Санкт-Петербурга того времени. Исключение составил В.И. Даль, который сам, без приглашения, пришел к раненому и ухаживал за ним по праву дружбы. Все они были докторами медицины с большим практическим опытом работы в хирургии. Некоторые имели звание профессора, а в дальнейшем стали академиками. Таким образом, высокая квалификация врачей, лечивших Пушкина, не вызывает сомнений. Можно ли было к этому созвездию имен прибавить еще Н.И. Пирогова? Нет, даже если бы Николая Ивановича пригласили к Пушкину в день ранения, он смог бы добраться до Санкт-Петербурга из Дерпта, где тогда жил и работал, только через 2 суток, когда Александра Сергеевича уже не стало. В то же время большое число врачей (и ухаживающих) затрудняло лечение. Несмотря на выработанную единую тактику консервативной терапии, были колебания и сомнения в назначении конкретных лечебных средств. Больному не измеряли температуру, не назначили средства, поддерживающие сердечную деятельность. В первый вечер после ранения в действиях докторов чувствовались суета и растерянность. Скорбный лист (история болезни) так и не был заведен, назначения врачей и дозы лекарств нигде не фиксировались. Возможно, мы судим очень строго, но жизнь гения русского народа требует именно такого подхода. Н.Ф. Арендт, осмотрев рану, не стал скрывать от Пушкина, что она смертельна: “Я должен вам сказать, что рана ваша очень опасна и что к выздоровлению вашему я почти не имею надежды”. Александр Сергеевич поблагодарил Арендта за откровенность и попросил только ничего не говорить жене. Уезжая после первого посещения раненого Пушкина, Арендт сказал провожавшему его Данзасу: “Штука скверная, он умрет”. О смертельном характере раны Александру Сергеевичу чуть раньше сообщил и доктор Шольц. Б.М. Шубин16, И.С. Брейдо17 и некоторые другие авторы оправдывают позицию Арендта и Шольца, информировавших Пушкина о безнадежности положения, мотивируя это следующим: 1) Александр Сергеевич настойчиво требовал сказать ему правду; 2) ему нужно было сделать финансовые распоряжения, расплатиться с долгами, совершить исповедь и причастие. Упоминается и пресловутая записка царя, в которой говорилось, что если Пушкин умрет “по христиански” (то есть совершит религиозный обряд), то Николай Павлович расплатится с его долгами. Однако Пушкин узнал правду о смертельном характере ранения уже в 19 часов 27 января, когда никакой записки царя еще не существовало"
Действия Арендта и Шольца, объявивших Пушкину о неизлечимости его болезни, с точки зрения существовавших тогда правил были по форме законными, они не противоречат и нынешнему медицинскому законодательству, однако не были одобрены ни подавляющим большинством врачей-современников, ни всеми последующими поколениями русских врачей, ибо противоречат веками выработанному принципу — не сообщать неизлечимым больным правды из гуманных соображений. Одно из правил Гиппократа гласит: “Окружи больного любовью и разумным утешением; но главное, оставь его в неведении того, что ему предстоит, и особенно того, что ему угрожает”. Это правило Гиппократа было нарушено. И мы полностью солидарны со словами С.С. Юдина: “Врачи поступили безусловно неправильно, сказав самому Пушкину правду о смертельном ранении”18. Не случайно А.С. Пушкин, очень чувствительный и ранимый человек, услышав о неминуемой смерти, в свои последние неполные два дня испытывал мучительную тоску, не переставая спрашивать у друзей: “Долго ли мне так мучиться?”, “Скоро ли конец?”. Он даже намеревался застрелиться. Арендт выбрал консервативную тактику лечения раненого, которая была одобрена другими известными хирургами, Х.Х. Саломоном, И.В. Буяльским и всеми без исключения врачами, принимавшими участие в лечении. Никто не предложил оперировать, никто не попытался сам взять в руки нож. Для уровня развития медицины того времени это было вполне естественное решение. К сожалению, в 30-х годах XIX века раненных в живот не оперировали. Ведь наука еще не знала асептики и антисептики, наркоза, лучей Рентгена, антибиотиков и многого другого. Даже много позднее, в 1865 г., Н.И. Пирогов в “Началах общей военно-полевой хирургии” не рекомендовал раненным в живот вскрывать брюшную полость во избежание развития воспаления брюшины (перитонита) и летального исхода. В.А. Шаак19 обвиняет врачей в том, что больному была поставлена клизма, дано слабительное, назначены противоположно действующие средства (каломель и опий). Однако в руководстве по хирургии профессора Хелиуса, изданном в 1839 г., такие меры, как припарки, касторовое масло, каломель, клизма, рекомендовались для лечения раненных в живот, то есть в 30-х годах XIX века это были общепринятые средства лечения данного заболевания. Приведем ряд наиболее категоричных утверждений. Писатель В. Закруткин об Арендте: “...никакой инициативы, обрек поэта на смерть. Он знал, что смерть Пушкина доставит удовольствие царю”20. Б. Казанский: “Арендт был знаменитым хирургом, о котором с уважением отзываются европейские врачи. В 1820-х годах он был, несомненно, на уровне лучших хирургов Европы, и ряд его операций вошел в историю медицины. Между тем лечение Пушкина из рук вон плохо. Никакой инициативы, никакой активности для спасения жизни поэта проявлено не было. Это тем более странно, что положение Пушкина вовсе не было безнадежным”21. Г.Д. Сперанский: “Раненого Пушкина не лечили, а добивали. Посланцы от главного убийцы Пушкина — Николая I — делали это умышленно: придворный хирург Арендт — по приказанию, случайные врачи — по неосторожности”22. И.А. Кассирский: “Достаточно было бы извлечь пулю, наложить швы на кишку и ввести в брюшную полость раствор пенициллина и драгоценная для народа жизнь Пушкина была бы спасена”24. Обвинения авторов несправедливы. Примитивное лечение соответствовало состоянию медицины того времени, и никакого злого умысла в действиях Арендта и других врачей, естественно, не было. * * * Вернемся к течению болезни и уходу за Пушкиным. С.М. Лукьянов25 разделил течение ранения у А.С. Пушкина на три периода. Первый период, по его мнению, охватывает 15—16 часов — с вечера 27 по утро 28 января. Этот период характеризуется последствиями кровопотери и постепенным развитием воспалительного процесса со стороны поврежденных тканей и брюшных внутренностей. Второй период — с утра 28 по утро 29 января. В этот период происходит полное развитие заболевания, достигающее кульминации. Третий, терминальный, период длился 8—9 часов — с утра 29 января до наступления смерти и характеризовался медленным и сравнительно тихим угасанием (предагональное и агональное состояние). В 19 часов 27 января состояние раненого было тяжелым. Он был возбужден, жаловался на жажду (признак продолжающегося кровотечения) и просил пить, его мучила тошнота. Боль в ране была умеренная. Объективно отмечено: лицо покрыто холодным потом, кожные покровы бледные, пульс частый, слабого наполнения, конечности холодные. Только что наложенная повязка довольно интенсивно промокала кровью, ее несколько раз меняли. Помимо Задлера и Шольца, 27 января больного посетили (для консультации) Саломон и Буяльский. Арендт навестил больного три раза — в 19, 20 и 23 часа. В ночь с 27 на 28 января у постели больного находился домашний врач семьи Пушкиных Спасский. Узнав о дуэли, в дом на Мойке стали съезжаться взволнованные друзья Пушкина: поэт В.А. Жуковский, А.И. Тургенев, супруги Вяземские, М.Ю. Виельгорский, П.А. Плетнев, которые до самой смерти Александра Сергеевича находились в его доме, отлучаясь на самое короткое время. В первый вечер после ранения и в ночь на 28 января все лечение заключалось в холодном питье и в прикладывании примочек со льдом к животу. Этими простейшими средствами доктора пытались уменьшить кровотечение. Состояние больного оставалось тяжелым. Сознание было преимущественно ясное, но возникали кратковременные периоды “забытья”, беспамятства. Охотно пил холодную воду. Жалобы на жажду, тошноту, постепенно усиливающуюся боль в животе. Кожные покровы оставались бледными, но пульс стал реже, чем в первые часы после ранения. Постепенно повязка перестала промокать кровью. В начале ночи утвердились во мнении, что кровотечение прекратилось. Напряжение врачей и ухаживающих несколько ослабло. Наступила глубокая ночь. Александр Сергеевич никак не мог уснуть, но лежал тихо. Уже зная свою судьбу, он решил свести счеты с жизнью, чтобы не мучиться больше самому и не беспокоить напрасно других. В 3 часа ночи Александр Сергеевич тихо подозвал находящегося в кабинете и бодрствовавшего слугу и велел подать один из ящиков письменного стола, где лежали пистолеты. Слуга не решился ослушаться, но тотчас по исполнении просьбы разбудил Данзаса, дремавшего у окна в вольтеровском кресле. Данзас подскочил к Александру Сергеевичу и решительно отобрал пистолеты, которые Пушкин уже успел спрятать под одеяло. Возникают вопросы: где в этот момент был оставшийся дежурить на ночь Спасский, почему Данзас заснул и вообще как раненый, едва не покончивший с собой, оказался без присмотра? В течение всей ночи постепенно нарастали боли в животе, началось вздутие живота. Уснуть больной так и не смог, временами он стонал и тихо, стараясь сдерживать себя, вскрикивал от боли. Дежуривший у Пушкина Спасский был расстроен и угнетен до чрезвычайности. Он настолько растерялся, что не решился назначить больному опий, хотя являлся автором крупных научных работ по изучению этого препарата, хорошо знал его действие. В 5 часов утра 28 января боль в животе усилилась настолько, что терпеть ее было уже невмоготу. Послали за Арендтом, который очень быстро приехал и при осмотре больного нашел явные признаки перитонита. Арендт назначил, как было принято в то время при этом заболевании32, “промывательное”, чтобы “облегчить и опростать кишки”. Но врачи не предполагали, что раненый имеет огнестрельные переломы подвздошной и крестцовой костей. Поворот на бок для выполнения клизмы вызвал, вполне естественно, некоторое смещение костных отломков, а введенная через трубку жидкость наполняла и расширяла прямую кишку, увеличивая давление в малом тазе и раздражая поврежденные и воспаленные ткани. После клизмы состояние ухудшилось, интенсивность боли возросла “до высочайшей степени”. Лицо изменилось, взор сделался “дик”, глаза готовы были выскочить из орбит, тело покрылось холодным потом. Пушкин с трудом сдерживался, чтобы не закричать, и только испускал стоны. Он был так раздражен, что после клизмы в течение всего утра отказывался от любых предлагаемых лечебных пособий. Александр Сергеевич чувствовал себя настолько плохо, что решил попрощаться со всеми. Он попросил к себе жену, детей и свояченицу Александру Николаевну. Наталья Николаевна с воплем горести бросилась к страдающему мужу. На глазах у присутствующих появились слезы. Малышек полусонных, в одеялах, приносили к нему. Александр Сергеевич не мог говорить и прощался только взглядом и движением руки. Он молча по одному благословлял детей и движением руки отсылал от себя. Затем он также поочередно стал прощаться с друзьями — Жуковским, Тургеневым, Вяземским, Карамзиной, Виельгорским. Выглядел Александр Сергеевич очень плохо. Кожа была бледна “как полотно”, руки холодные, пульс едва прощупывался. Говорил он редко, едва слышно. “Смерть идет”, — тихо, с особым выражением сказал он Спасскому.
Днем 28 января состояние раненого оставалось тяжелым. Сохранялись брюшные боли и вздутие живота. После приема экстракта белены и каломеля (ртутного слабительного) облегчения не наступило. Наконец около 12 часов по назначению Арендта дали в качестве обезболивающего капли с опием, после чего Александру Сергеевичу сразу стало лучше. Интенсивность боли значительно уменьшилась — и это было главным в улучшении состояния безнадежного больного. Раненый стал более активным, повеселел. Согрелись руки. Пульс оставался частым, слабого наполнения. Через некоторое время отошли газы и отмечено самостоятельное свободное мочеиспускание. Около 14 часов появился в доме потрясенный случившимся В.И. Даль, который приехал в Санкт-Петербург по делам службы из Оренбурга и только что узнал о ранении Пушкина. Даль и Пушкин сблизились и подружились в 1833 г., когда Александр Сергеевич приезжал в Оренбург для сбора материалов об Емельяне Пугачеве. Даль, служивший чиновником по особым поручениям у оренбургского губернатора, помогал Пушкину в сборе материалов и сопровождал его в поездке по историческим пугачевским местам. Александр Сергеевич подал Далю руку и откровенно сказал: “Плохо, брат”. Владимир Иванович — интересный, участливый собеседник, всегда готовый помочь, имевший к тому же медицинское образование и навыки ухода за больными, оказался человеком, очень нужным для Пушкина в эти отмерянные судьбой сутки жизни. И в течение всех этих суток, до последнего вздоха поэта, Владимир Иванович, несмотря на крайнюю усталость, уже не отходил от изголовья умирающего. А.С. Пушкин очень обрадовался Далю, к тому же приход последнего и уменьшение боли от приема опия совпали по времени. Александр Сергеевич отвлекся от грустных дум, слегка повеселел, разговаривая с Владимиром Ивановичем. Правда, из-за одышки и слабости говорить ему было трудно, он произносил слова отрывисто, с расстановкой. Александр Сергеевич охотно стал выполнять назначения докторов. На живот вместо холодных компрессов стали класть “мягчительные” припарки, и Пушкин помогал ухаживающим накладывать и снимать их. Внутрь он принимал лавровишневую воду и каломель, однократно дали касторовое масло, продолжали применение опия. Больного мучила жажда, и он часто просил холодную воду, которую ему подносили чайными ложечками. Александр Сергеевич был не привередливым больным, он никого не упрекал, не жаловался, благодарил ухаживающих за каждый пустяк. “Вот и хорошо... и прекрасно...”, — часто приговаривал он, когда давали воды, кусочки льда, поправляли постель, подушку. К 18 часам 28 января отмечено новое ухудшение состояния. Появилась лихорадка. Пульс достигал 120 ударов в минуту, был полным и твердым (напряженным). Боли в животе стали “ощутительнее”. Живот вновь вздуло. Для борьбы с развившимся “воспалением” (перитонитом) Даль и Спасский (с согласия и одобрения Арендта) поставили на живот 25 пиявок. Пушкин помогал докторам, рукой сам ловил и припускал себе пиявки. После применения пиявок жар уменьшился. “Кожа показывала небольшую испарину”. Пульс стал реже и мягче. Живот “опал”. В.И. Даль позднее вспоминал: “Это была минута надежды. Я ухватился, как утопленник, за соломинку... и обманул было и себя, и других — но ненадолго”33. От применения пиявок больной потерял, по расчетам Ш.И. Удермана12, еще около 0,5 л крови и, таким образом, общая кровопотеря с момента ранения достигла 2,5 л (50% от всего объема циркулирующей в организме крови). Несомненно, что ко времени назначения пиявок уже возникла тяжелейшая анемия, действенных средств лечения которой (переливание крови, препараты железа и т.д.) в те годы еще не знали. Местное кровопускание в XIX веке допускалось для лечения перитонита32. Однако назначение пиявок Пушкину (да еще в таком количестве), без учета его кровопотери и развившегося малокровия, было шаблонным, необдуманным актом, приблизившим летальный исход. Улучшение было мимолетным, вскоре Александру Сергеевичу стало еще хуже, чем до применения пиявок. Г.И. Родзевич34 и Ш.И. Удерман12 уверены, что назначение пиявок — серьезная, “роковая” ошибка докторов, лечивших Пушкина. В ночь с 28 на 29 января состояние раненого крайне тяжелое. В сознании. Его беспокоят резкая слабость и жажда. Боли в животе сохраняются, но стали поменьше. Временами раненый засыпает, но ненадолго. Просыпаясь, просит пить, но пьет только по нескольку глотков. Иногда очень тихо, стараясь сдерживать себя, постанывает. Даль уговаривал его: “Не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче”. Пушкин возражал: “Нет, не надо, жена услышит”. Изменилось лицо, черты его заострились (“лицо Гиппократа”, типичное для больных перитонитом). Появился мучительный оскал зубов, губы судорожно подергивались даже при кратковременном забытье. Возникли признаки дыхательной и сердечно-сосудистой недостаточности. Дыхание стало частым, отрывистым, воздуха не хватало (одышка). Пульс был едва заметен. У поэта появилось мучительное чувство тоски. “Скоро ли это кончится?” “Ах, какая тоска! Сердце изнывает!” — жаловался он Владимиру Ивановичу. Тактика лечения оставалась неизменной. Больному давали лавровишневую воду, каломель и опий. Утром 29 января состояние стало критическим, предагональным. “Общее изнеможение взяло верх”. Пришедший рано утром на квартиру доктор Спасский поразился резкому ухудшению состояния больного и отметил, что “Пушкин истаивал”. Консилиум врачей в составе Арендта, Спасского, Андреевского и Даля единогласно сошелся во мнении, что скоро начнется агония. Арендт заявил, что Пушкин проживет не больше двух часов. Александр Сергеевич бoльшую часть времени своего последнего дня был в сознании. Он жаловался на резкую слабость, жажду, головокружение, одышку. Временами сознание “путалось”, и пациент переставал узнавать неотлучно находящегося у изголовья Даля, возникали зрительные галлюцинации. Александр Сергеевич признался, что ему вдруг пригрезилось, как они вместе с Далем, взявшись за руки, лезут вверх по книгам и полкам — все выше, выше и выше! Пульс у больного падал с часу на час, стал едва заметен. Руки были совсем холодными. Частые, отрывистые дыхательные движения прерывались паузами (дыхание Чейн-Стокса).
Но через некоторое время, в отсутствие ее, началась агония. Пушкин потухающим взором обвел шкафы своей библиотеки и, имея в виду своих самых лучших и верных друзей — книги, прошептал: “Прощайте, прощайте”. Спасский и Даль исполнили последнюю просьбу умирающего, чуть повернув его на бок и слегка приподняв. Александр Сергеевич вдруг широко открыл глаза, лицо его прояснилось. Последними словами поэта были: “Жизнь кончена... Тяжело дышать, давит...”. Отрывистое частое дыхание сменилось на медленное, тихое, протяжное, и вот уже слабый, едва заметный, последний вздох. Дыхание остановилось. В 14 часов 45 минут 29 января 1837 г. (10 февраля по новому стилю) зафиксирована смерть. Закрыл глаза умершему доктор Е.И. Андреевский. * * *
Вскрытие было проведено в передней квартиры поэта, очевидно, Спасским, единственным из докторов имевшим опыт судебно-медицинской экспертизы. Производилось оно в соответствии с Указом военной коллегии от 1779 г. об обязательном вскрытии трупов, умерших насильственной смертью. Спешка, плохое освещение, неполный объем вскрытия и, главное, неоформленный письменный протокол — эти вопиющие недостатки аутопсии* стали затем причиной различных толкований хода раневого канала, наличия и степени поражения некоторых органов и, наконец, причины смерти. Результаты вскрытия по памяти почти через 24 года обнародовал участвовавший в нем Даль. Подчеркнем, что опубликованные Далем материалы — не есть официальный протокол вскрытия. В ту пору уже существовали строгие требования к форме протокола, который состоял из введения, описательной части и мнения35. Материалы В.И. Даля — это вольное изложение автором того, что он видел на аутопсии. Приводим полностью содержание его записки, опубликованной в 1860 г. в № 49 “Московской медицинской газеты”: “Вскрытие тела А.С. Пушкина. По вскрытии брюшной полости все кишки оказались сильно воспаленными; в одном только месте, величиною с грош, тонкие кишки были поражены гангреной. В этой точке, по всей вероятности, кишки были ушиблены пулей. В брюшной полости нашлось не менее фунта черной, запекшейся крови, вероятно, из перебитой бедренной вены. По окружности большого таза, с правой стороны, найдено было множество небольших осколков кости, а, наконец, и нижняя часть крестцовой кости была раздроблена. По направлению пули надобно заключать, что убитый стоял боком, вполоборота и направление выстрела было несколько сверху вниз. Пуля пробила общие покровы живота в двух дюймах от верхней, передней оконечности чресельной или подвздошной кости (ossis iliaci dextri) правой стороны, потом шла, скользя по окружности большого таза, сверху вниз, и, встретив сопротивление в крестцовой кости, раздробила ее и засела где-нибудь поблизости. Время и обстоятельства не позволили продолжать подробнейших розысканий. Относительно причины смерти надобно заметить, что здесь воспаление кишок не достигло еще высшей степени: не было ни сывороточных или конечных излияний, ни прирощений, а и того менее общей гангрены. Вероятно, кроме воспаления кишок, существовало и воспалительное поражение больших вен, начиная от перебитой бедренной; а, наконец, и сильное поражение оконечностей становой жилы (caudae equinae) при раздроблении крестцовой кости”33. Пулю на вскрытии не нашли, что лишний раз характеризует его качество. Ничего Даль не пишет о состоянии легких, сердца, селезенки и других отдаленных от раны внутренних органов; не ясно, производился ли их осмотр. Вероятнее всего, аутопсия была поверхностной и неполной — вскрывалась только брюшная полость. К казусам следует отнести и утверждение Даля, что кровотечение наблюдалось “вероятно, из перебитой бедренной вены”. Но, во-первых, бедренная вена не проходит в зоне раневого канала, и, во-вторых, почему Даль пишет “вероятно”, ведь ранение такой крупной вены, как бедренная, должны были обязательно заметить на вскрытии, тем более, если рассмотрели гангрену кишки “величиной с грош”. Ш.И. Удерман12 предполагает, что вывод Даля о повреждении бедренной вены — поздний домысел его, ибо к Владимиру Ивановичу через какое-то время после смерти поэта попал “дуэльный” сюртук Пушкина, в котором была дырочка от пули напротив правого паха. Отсюда последовал вывод, что ранен крупный сосуд в паху. Однако в момент выстрела Дантеса у Пушкина была поднята правая рука с пистолетом и, естественно, поднялась и правая половина сюртука. Сама же рана была значительно выше паховой складки, и бедренная вена никак не могла быть повреждена. Изучая хирургическую литературу ХIХ века, мы обнаружили, что наружная подвздошная артерия и одноименная вена многими авторами назывались бедренной артерией и веной. До 1895 г., когда была принята Базельская анатомическая номенклатура (ВNА), даже в некоторых руководствах по анатомии встречалась такая терминологическая путаница в названиях магистральных артерий и вен, располагающихся в этой области выше паховой складки. Так, может быть, Даль имел в виду ранение именно правой наружной подвздошной вены, называя ее бедренной? Это вполне вероятно. Однако и в этом случае убедительных доказательств, что пуля Дантеса повредила крупную магистральную вену (наружную, общую или внутреннюю подвздошную), в исторических документах нет, и допустить это невозможно, иначе наступила бы гибель Пушкина от массивной кровопотери уже на месте дуэли или во время транспортировки1. Большинство авторов 12, 19, 31, 36, 37 считает, что ни бедренная, ни наружная подвздошная вена, ни другие крупные вены, а также крупные магистральные артерии не лежали на пути пули, а следовательно, не были повреждены. Источниками кровотечения следует считать более мелкие вены и артерии таза, в большом числе расположенные по ходу раневого канала. Преимущественно это в е т в и подвздошных вен и артерий. Для неискушенного, не знающего медицины читателя названия этих сосудов мало что говорят. Но истина и память великого русского поэта заслуживают их упоминания. Не будет ничего предосудительного в том, что читатель просвещенного ХХI века будет иметь под рукой сведения о сосудах, повреждение которых способствовало гибели А.С. Пушкина. Прежде всего, следует указать подвздошно-поясничную артерию и одноименную вену (а. et v.iliolumbalis), глубокую артерию (и вену), огибающую подвздошную кость (а. et v. circumflexa ilium profunda), переднее крестцовое венозное сплетение (plexus venosus sacralis), которое образуется из анастомозирующих между собой крестцовых вен (v.sacralis mediana et v.v. sacrales laterales). Как артерии, так и, особенно, вены, выстилающие стенки таза, имеют довольно большой диаметр и обильно анастомозируют как друг с другом, так и с висцеральными тазовыми сосудами, кровоснабжающими внутренние органы таза. Кровотечение из тазовых артерий и вен бывает довольно значительным, хотя и не приводит к смерти непосредственно на месте ранения или в первые часы после повреждения. Требует уточнения и само направление раневого канала. В работе академика Б.В. Петровского1, одной из лучших по этой теме, ход раневого канала изображен как исключительно прямолинейный. Однако прямолинейное продвижение пули в теле Пушкина вызывает у нас большие сомнения. Прежде всего, необходимо опровергнуть одно заблуждение, которое “кочует” из одного источника в другой. Объясняют продвижение пули в теле раненого сверху вниз тем, что Дантес ростом был выше Пушкина и целил в низ живота. Поэтому пуля де шла неуклонно по нисходящей траектории и в результате достигла нижней части крестца, попутно повредив участок крыла подвздошной кости. Мы провели расчеты траектории. Оказалось, что если соединить прямой линией места повреждения крестцовой и подвздошной кости и продолжить эту прямую линию за пределы тела на расстояние 7 м (дистанцию между противниками в момент выстрела), то окажется, что Дантес должен был быть трехметровым великаном. На невостребованных трупах мужчин среднего роста, умерших от случайных причин, мы изучили возможный ход раневого канала38. Установлено, что при прямолинейном ходе от точки, расположенной в 5 см (что соответствует 2 дюймам) от передней верхней ости правой подвздошной кости, до боковой поверхности нижней части крестцовой кости во всех случаях повреждаются петли тонкой кишки, иногда раневой канал проходит через слепую кишку, подвздошные сосуды и правый мочеточник. Внимательно просмотрев компьютерные томограммы таза 20 мужчин, обследованных по поводу различных заболеваний органов, находящихся вне проекции предполагаемого раневого канала, мы убедились, что при прямолинейном ходе пули у Пушкина неминуемо должны были произойти сквозные ранения тонкокишечных петель. Последующее моделирование на трупах и срезах компьютерной томографии показало, что единственно возможным направлением, при котором сохраняются неповрежденными кишечные петли, является движение пули по неправильной дуге с внутренней стороны задней полуокружности костного тазового кольца. Это не противоречит и секционным данным: Даль пишет, что пуля “шла, скользя по окружности большого таза”. В положении корпуса Пушкина вперед правым боком, вполоборота (под углом приблизительно 45°), пуля вошла на 5 см кнутри от передней верхней ости правой подвздошной кости, прошла мягкие ткани брюшной стенки, ударилась о внутреннюю поверхность крыла подвздошной кости, раздробив этот участок с образованием множества костных осколков, рикошетировала от подвздошной кости и, изменив свое направление, прошла между задней полуокружностью тазового кольца и внутренними органами таза, косо медиально и книзу, ударилась о нижнюю часть крестцовой кости, разрушила ее с образованием множества осколков и, потеряв кинетическую энергию, застряла в раздробленной массе крестца. Раневой канал располагался ниже почки и восходящей ободочной кишки, кзади от слепой кишки, петель тонкого кишечника, прямой кишки и мочевого пузыря. Таким образом, общий ход раневого канала был не прямолинейным, а под тупым углом; пуля прошла как бы по неправильной дуге между задней полуокружностью тазового кольца и внутренними органами таза до крестца, миновав кишечные петли (ушиблен был лишь небольшой участок кишки и поврежден париетальный листок брюшины). Выскажем некоторые соображения относительно ранения органов и тканей, окружающих раневой канал. По данным В.И. Даля33, на аутопсии был выявлен небольшой участок (“величиной с грош”) гангрены (некроза) стенки тонкой кишки. Однако прободения кишечной стенки в этом и других участках кишечника и кишечного содержимого (“конечных излияний” по В.И. Далю) в свободной брюшной полости на вскрытии не было обнаружено. В.И. Даль считает, что этот небольшой участок кишечной стенки был ушиблен пулей. Это мнение поддерживают А.М. Заблудовский23, В.А. Шаак19, А.Д. Адрианов36, Б.В. Петровский1 и многие другие авторы. Напротив, Ш.И. Удерман12 предполагает, что данный участок кишечника был ушиблен не пулей, а мелким костным отломком подвздошной кости, с большой силой отлетевшим от кости в момент ее огнестрельного раздробления. Не исключает он и еще один механизм ушиба: при падении поэта во время дуэли, неудачной транспортировке или перекладывании раненого стенка кишки могла повредиться при соприкосновении с острым краем костного фрагмента. М.С. Рабинович39 утверждает, что у Пушкина имелась небольшая огнестрельная рана тонкой кишки, которая затем самопроизвольно закрылась. Свое утверждение он ничем не доказывает. Предположить, чтобы рана на кишке от крупной свинцовой пули самопроизвольно закрылась, невозможно. Да, к тому же, на вскрытии не обнаружено кишечного содержимого в свободной брюшной полости. Итак, вероятнее всего, в результате ушиба стенки тонкой кишки пулей или фрагментом кости первоначально образовалась небольшая гематома* в кишечной стенке, которая через некоторое время подверглась омертвению (гангрене). С.С. Юдин18 и И.С. Брейдо17 предполагали, что Пушкин имел проникающее огнестрельное ранение прямой кишки. Однако убедительных данных для подтверждения своей гипотезы они не приводят. А основания для возражения им есть. При наличии раны на прямой кишке не только кишечное содержимое, но и введенная при очистительной клизме жидкость проникли бы в малый таз и брюшную полость. Этого, как и ран на стенке прямой кишки, не было обнаружено на вскрытии. Как мы уже писали, пуля шла преимущественно ретроперитонеально**. О том, что она повредила, пусть и на небольшом участке, задний листок париетальной брюшины у нас, как и у большинства авторов, сомнений нет. Сошлемся лишь на весьма авторитетное мнение академика Б.В. Петровского1. Инфекция через дефект брюшины легко проникла в брюшную полость. Главным источником микроорганизмов следует считать инфицированный раневой канал с неудаленным инородным телом (пулей) и вторичными инородными телами (обрывками одежды, осколками костей и т.п.). Вторым источником инфекции явилась кровь, обильно поступающая из поврежденных сосудов в малый таз и оттуда проникающая через дефект брюшины в брюшную полость. Излившаяся из сосудов кровь является прекрасной питательной средой для микробов. В-третьих, через гангренозно измененный участок стенки тонкой кишки микроорганизмы, в несметном количестве находящиеся в просвете кишечника у любого человека, также могли проникать в свободную брюшную полость. Кроме того, инфекция могла распространиться в брюшную полость гематогенно (через кровеносное русло) из 2 очагов начинающегося остеомиелита* тазовых костей (правой подвздошной и крестцовой) и из воспаленных вен таза. У Пушкина через 12 часов после ранения (в 5 часов утра 28 января) Арендт обнаружил явные клинические признаки перитонита. Не следует обманывать себя тем, что Даль в своей записке о результатах вскрытия сообщает о скудности патологоанатомической картины воспаления брюшины. Просто ожидания Даля не совпали с увиденным на секции. Он, как и другие доктора, исходя из клинической картины заболевания и расположения входного отверстия пули, предполагал, что должны обнаружиться множественные огнестрельные раны тонкой и толстой кишки с излиянием кишечного содержимого в брюшную полость, а на аутопсии, благодаря своеобразному ходу раневого канала, проникающих ранений кишечника не оказалось вовсе. Тем не менее Даль в своей записке отнюдь не утверждает, что перитонит у Пушкина отсутствовал. Он и начинает описание с фразы, что “...все кишки оказались с и л ь н о в о с п а л е н н ы м и”. Поэтому сенсационное заявление И.С. Брейдо17, категорически отвергающего наличие перитонита у раненого Пушкина, безосновательно. Всем сомневающимся в том, что поэт имел перитонит, убедительно ответил Б.В. Петровский в 1983 г. Приводя для примера свой опыт лечения более 500 раненых с огнестрельными ранениями костей таза, он пишет: “Часто мы видели... быстро возникавшие “сухие” перитониты, которые можно было бы рассматривать как анаэробные типичные или как неклостридиальные анаэробные**, гнилостные воспаления брюшины. Поэтому сомнения в наличии перитонита у раненого А.С. Пушкина и некоторые недоумения (у отдельных авторов) в связи с быстрым молниеносным его течением... нам представляются неосновательными”1. Александр Сергеевич имел также значительное повреждение костей таза. “Раздробление подвздошной и в особенности крестцовой кости — неисцелимо”, — писал в заметке “Ход болезни Пушкина” В.И. Даль33. Б.В. Петровский31, подчеркивая тяжесть подобных ранений, опять же ссылается на опыт Великой Отечественной войны, когда наблюдалось много больных с огнестрельными инфицированными ранами раздробленных спонгиозных частей костей таза; они быстро нагнаивались и вызывали бурно развивающийся остеомиелит. В.И. Даль в записке о вскрытии тела допускает наличие у раненого “воспалительного поражения больших вен” (флебита) и повреждения нервов крестцового сплетения. Вполне вероятно, что флебит тазовых вен был. Что касается повреждения нервных стволов крестцового сплетения со значительным разрушением их, то достоверного подтверждения этого по клинической картине нет. У больного не было отмечено типичных для такого повреждения расстройств функции тазовых органов (анального недержания, острой задержки мочеиспускания или непроизвольного истечения мочи), а также парезов и параличей нижних конечностей (чувствительность и движения в ногах были сохранены, поэт при переодевании 27 января даже сам встал на ноги). Исключить же повреждение отдельных периферических элементов крестцового сплетения и каких-то нервных веточек полностью нельзя, ибо конечная часть раневого канала имела совершеннейшую анатомическую близость к крестцовому сплетению. Поэтому, при условии сохранения жизни, поэт мог в дальнейшем страдать легкими или умеренными нарушениями движений и чувствительности в ногах. И, наконец, вопрос, который вообще не освещен в литературе. При моделировании хода раневого канала, как прямолинейного, так и дугообразного, нами38 было обнаружено, что он проходит в непосредственной близости к правому мочеточнику* или (значительно реже) пересекает последний. В норме тазовый отдел правого мочеточника, имея диаметр в среднем 4-7 мм, примыкает к заднему листку париетальной брюшины, пересекает наружную подвздошную артерию и одноименную вену, располагаясь кпереди от этих сосудов. Возникает вопрос: имелось ли у Пушкина ранение мочевых путей? Со всей категоричностью на этот вопрос можно ответить отрицательно — ни правый мочеточник, ни мочевой пузырь повреждены не были. Мочевой пузырь, даже в переполненном состоянии, находится на достаточном удалении от раневого канала. Пуля прошла, очевидно, близко к правому мочеточнику, не повредив, однако, его стенок. Целость мочевого пузыря и мочеточника подтверждается отсутствием у раненого Пушкина симптомов повреждения указанных органов (крови в моче, учащенного и болезненного мочеиспускания или острой задержки мочеиспускания, выделения мочи через рану). Раненый мочился самостоятельно, не часто, примеси крови в моче и выделения мочи в рану никто из врачей, ухаживающих за Пушкиным, не отметил. На вскрытии не было обнаружено ни ран мочевого пузыря и мочеточника, ни мочевых затеков в области малого таза, забрюшинного пространства и брюшной полости. Анализ клинических и секционных данных позволяет ретроспективно установить у А.С. Пушкина следующий развернутый д и а г н о з: Огнестрельное проникающее слепое ранение нижней части живота и таза. Многооскольчатые огнестрельные инфицированные переломы правой подвздошной и крестцовой костей с начинающимся остеомиелитом. Травматогенный диффузный перитонит. Гангрена участка стенки тонкой кишки. Инфицированная гематома брюшной полости. Инородное тело (пуля) в области крестца. Флебит тазовых вен. Молниеносный сепсис. Травматический шок. Массивная кровопотеря. Острая постгеморрагическая анемия тяжелой степени. Острая сердечно-сосудистая и дыхательная недостаточность. Полиорганная недостаточность. П р и ч и н о й с м е р т и, безусловно, явился молниеносный сепсис**, как осложнение, в первую очередь, травматогенного перитонита. В этиопатогенезе сепсиса также имели значение инфицированная и не дренированная огнестрельная рана области таза с неудаленным инородным телом, начинающийся остеомиелит подвздошной и крестцовой костей, флебит тазовых вен. Сепсис развился на фоне тяжелейшей постгеморрагической анемии, явившейся результатом невосполненной массивной кровопотери; он привел к полиорганной, прежде всего сердечно-сосудистой и дыхательной, недостаточности. Стремительное развитие септического перитонита с летальным исходом уже через двое суток не так уж редко встречалось в ХIХ веке, когда при проникающих ранениях живота пострадавших не оперировали и не применяли антибиотиков12. Сошлемся на известную работу “Воспаление брюшины, перешедшее в нарыв”, опубликованную в 1840 г. Е.И. Андреевским40, принимавшим участие в лечении А.С. Пушкина. Это серьезный научный труд объемом в 41 страницу, в котором автор излагает сущность перитонита, его клинику и лечение. Примечательно, что Е.И. Андреевский упоминает о достаточно распространенной в то время “быстротечной” форме перитонита, когда смертельный исход наблюдался через 2—3 дня. По его данным, встречались случаи, когда смерть наступала уже через 1 сутки от начала заболевания. И.С. Брейдо17 считает, что перитонита у Пушкина не было, а умер он от газовой (анаэробной) инфекции в области таза. И.Д. Аникин41 безосновательно писал, что причиной смерти явилась де закупорка тромбами сосудов, проходящих в брыжейке — складке брюшины, на которой подвешены петли тонкой кишки. Эти мнения звучат диссонансом в общем дружном хоре авторов, утверждающих, что смерть у Александра Сергеевича наступила от перитонита или септического перитонита, то есть перитонита, осложненного сепсисом. Так считают Н.Н. Бурденко и А.А. Арендт42, А.М. Заблудовский23, В.А. Шаак19, С.С. Юдин18, А.Д. Адрианов36, Ш.А. Удерман12, А. Русаков37 и многие другие ученые. По сути, наше мнение о причине смерти не противоречит утверждению большинства названных авторов, хотя в этиопатогенезе сепсиса, помимо перитонита, мы определенное значение придаем и другим инфекционно-воспалительным процессам, развившимся у раненого. Существует еще одно, распространенное в среде литераторов и широких масс населения, мнение, что Александр Сергеевич умер в результате неостановленного внутреннего кровотечения из крупных сосудов, например, из той же бедренной вены, повреждение которой предполагал В.И. Даль. В то время хирургические вмешательства на сосудах были уже хорошо разработаны, да и противопоказаний к подобной операции, если бы крупный сосуд был действительно поврежден, по существующим тогда установкам не было (в отличие от перитонита, при котором рекомендовалось сугубо консервативное лечение). Естественно, что в глазах этих людей лечебная тактика, примененная докторами у А.С. Пушкина, выглядит глубоко ошибочной: поэта надо было экстренно оперировать, останавливая кровотечение из поврежденных сосудов, а с легкими проявлениями воспаления брюшины организм Александра Сергеевича справился бы сам, и, таким образом, жизнь гения русской литературы была бы спасена. Точка зрения эта весьма неубедительна и опровергается без особого труда, поэтому и солидных публикаций, развивающих ее, нет. Конечно, можно без конца выдвигать различные новые гипотезы о причине смерти А.С. Пушкина, от анаэробной инфекции (основываясь лишь на “чувстве тоски”, как это делает И.С. Брейдо) до септического воспаления легких, инфаркта миокарда, закупорки сосудов брыжейки и других возможных осложнений ранения, но поскольку подтверждений историческими документами и свидетельствами очевидцев этих невероятных гипотез все равно нет, то они так и останутся ничем не доказанными пустыми предположениями. И, наконец, главный вопрос: можно ли было спасти Александра Сергеевича Пушкина, если бы он жил сейчас, в наших условиях? При огнестрельном ранении нижнего этажа брюшной полости и таза, подобном ранению А.С. Пушкина, необходимо оказать первую медицинскую помощь на месте происшествия (наложение асептической повязки, введение обезболивающих и кровоостанавливающих средств), немедленно транспортировать пострадавшего в хирургическое отделение на санитарной машине в лежачем положении на щите, вводя в пути препараты — заменители плазмы крови и противошоковые средства. В хирургическом стационаре необходимо выполнить срочное обследование, обязательно включающее, наряду с другими методами, рентгенографию и ультразвуковое исследование с целью локализовать инородное тело и определить наличие и характер повреждений окружающих раневой канал органов. После короткой предоперационной подготовки нужно оперировать больного под общим обезболиванием (наркозом): вскрыть нижним срединным разрезом брюшную полость, эвакуировать из нее выпот и кровь, резецировать (иссечь) участок тонкой кишки, содержащий ушибленное место, восстановить непрерывность кишечной трубки, сшив друг с другом концы рассеченной кишки, широко рассечь раневой канал, удалить пулю, множественные осколки подвздошной и крестцовой кости и другие инородные тела, остановить кровотечение из поврежденных сосудов, санировать и дренировать брюшную полость и малый таз. Кровопотеря должна быть восполнена переливанием крови и препаратов — заменителей плазмы крови. После операции необходима интенсивная терапия в условиях реанимационного отделения, включающая внутривенное, капельное введение растворов, антибиотики, стимуляторы иммунитета, ультрафиолетовое облучение крови и другие средства и способы. При выполнении в полном объеме указанных мероприятий смертельный исход, в связи с тяжестью ранения, мог бы все равно наступить, однако шансы на выздоровление составили бы не менее 80%, ибо летальность при подобных огнестрельных ранениях ныне составляет 17,2 — 17,5 % (Е.К. Гуманенко43, А.С. Ермолов и соавт.44). Но Александр Сергеевич Пушкин жил в другое время, и спасти жизнь гениального поэта при том уровне развития медицины, который существовал в 30-х годах ХIХ столетия, было практически невозможно. * * *
Дорогая Аглая, спасибо Вам за ссылку на эту статью. Я знала о том, что она должна выйти, но не читала. Мы на форуме писали уже об этих пистолетах и майоре Альбине Земецком. Спасибо В.М. Файбисовичу! Будем ждать продолжения. Про "истоптанную полянку" и говорить нечего. На форуме был целый ряд статей нашего уважаемого Кота о приданом Н.Н. А ведь, казалось бы, уж здесь-то все так ясно... И так во всем.
Файбисович рассказывал о пистолетах в квартире Пушкина перед появлением статьи. Об этом на форуме довольно подробно писали. Кажется, это было в мае 2008 г. Почитайте, пожалуйста, уважаемая Аглая! Пока не читал Вашу сноску, но обязательно прочитаю. Интересно, изменилось ли что-нибудь в статье после доклада.
Отправлено: 08.03.09 15:22. Заголовок: С интересом прочитал..
С интересом прочитал статью Файбисовича. Дейсвительно, из сообщений на форуме мы многое уже знали (усилиями уважаемой Марты мы даже познакомились с заметкой из польского журнала). Надо отдать должное - Файбисович все излагает достаточно аккуратно, не избегая и не умалчивая сомнительных моментов. Я согласен с ним, что заказ Пушкиным пистолетов в Париже очень сомнителен и что надпись на этикетке вряд ли следует понимать буквально. Теперь надо дождаться, когда пистолеты станут доступны для осмотра специалистами. Неплохо бы также выяснить, билет какой благотворительной лотереи 1837 года мог быть использован в качестве пыжа уже в конце января 1837 г. Ясно, что этот билет не мог лежать вместе с пистолетами в ящике, когда Данзас забирал их из магазина. Он оказался случайно в кармане Данзаса в этот день? Момент, тоже требующий осмысления. Или билет оказался в ящике случайно уже позже?
У меня есть оправдывающее обстоятельство: за время существования форума до моего прихода вы написали столько интересного, что я еще не прочла весь форум!
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 7
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума