Отправлено: 15.12.07 23:27. Заголовок: Поэт и царь

Кто так крепко держал Пушкина в столице на привязи? Неужели Наталья Николаевна с ее желанием блистать при дворе? А может быть царь или Бенкендорф? А вдруг он сам не желал оставить "докучный шум столицы и двора"?
Давайте поговорим об этом.

 Отправлено: 02.01.08 11:02. Заголовок: Кто так крепко держа..

Кто так крепко держал Пушкина в столице на привязи?
Дума, что немалую роль играло необозримое количество красивых женщин в столичном граде, в т.ч. и при дворе. Всё таки он был прежде всего поэт, а потом только муж.

 Отправлено: 03.01.08 13:29. Заголовок: Георгий прислал нам ..

Георгий прислал нам замечательный малоизвестный опус одного из современников Пушкина, впервые опубликованный В. Ходасевичем в 1938 году. Правда ли весь этот рассказ - большой вопрос. Но познакомиться с ним стоит. Спасибо Георгию Скрытый текст

Поэт и царь Малоизвестное свидетельство о встрече Пушкина и Николая I (публикацию в Независимой газете от 14 января 1998 года подготовили В,М,Осин и Б.А.Филимонов) Начинается юбилейный пушкинский год. Предлагаем вниманию читателей публикацию документа, проливающего свет на некоторые малоизвестные факты творческой и политической биографии Пушкина. Речь идет о записи польского дворянина графа Юлия Струтынского. Отнестись к ней следует осторожно, но и «просто отбросить ее, как апокриф, нет никаких оснований», – писал ее переводчик и публикатор русский поэт Владислав Ходасевич, опубликовавший запись Струтынского в парижской газете «Возрождение» 18 – 19 февраля 1938 г. Весьма интересен анализ записи Струтынского, сделанный Ходасевичем. В советской и постсоветской печати статья Ходасевича и воспоминания Струтынского не воспроизводились. Здесь текст записи Струтынского приводится в сокращении. Вот что, в частности, сообщает Ходасевич: «Граф Юлий Струтынский, родившийся в l8l0 г., был последним отпрыском рода, принадлежавшего к высшей польской аристократии. В I829 г. поступил он в митавский гусарский' полк, а в тридцатых годах, молодым офицером, неоднократно бывал в Москве, где его двоюродная сестра была замужем за кн. П.С. Голицыным. В один из этих наездов он познакомился с Пушкиным и имел с ним длительный разговор, который впоследствии изложил в одном из томов своих обширных мемуаров, изданных в Кракове в 1873 г. под псевдонимом Юлия Саса. Пять лет спустя он скончался, оставив после себя, кроме мемуаров, более десятка томов поэзии и прозы, свидетельствующих о слабом художественном даровании, но о высокой образованности автора. После смерти он был основательно забыт, и лишь недавно в еженедельнике «Ведомсци Литерацке» Г.Тороповский перепечатал его запись о разговоре с Пушкиным. Когда именно происходил этот разговор, сам автор в точности не указывает. Г.Тороповскии, на основании побочных признаков, относит событие к 1830 г.». «НА ОДНОМ из упомянутых вечеров я познакомился с Пушкиным. Начало знакомства нашего было положено поэтессой Каролиной Яниш, которой Мицкевич давал уроки польского языка и которая перевела на немецкий несколько его произведений. Она представила меня Пушкину и несколькими лестными замечаниями снискала его внимание ко мне; а так как в природе этого замечательного человека предупредительная сердечность равнялась силе таланта и холодная расчетливость высокомерия (свойственная гордецам и глупцам) не стесняла искренности, то вскоре мы сблизились. Я видел, как он старался снизойти до моего уровня, свой гений приспособить для моего понимания и придать нашим отношениям характер приятной кротости, свойственной равному с равным, славянину со славянином, человеку с человеком <...) Молодость, – говорил Пушкин, – это горячка, безумие, напасть. Ее побуждения обычно бывают благородны, в нравственном смысле даже возвышенны, но чаде всего ведут к великой глупости, а то и к большей вине. Вы, вероятно, знаете, потому что об этом много писано и говорено, что я считался либералом, революционером, конспиратором, – словом, одним из самых упорных врагов монархизма и в особенности самодержавия. Таков я и был в действительности. История Греции и Рима создала в моем сознании величественный образ республиканской формы правления, украшенной ореолом великих мудрецов, философов, законодателей, героев; я был убежден, что эта форма правления – наилучшая. Философия ХVIII века, ставившая себе единственной целью свободу человеческой личности и к этой цели стремившаяся всею силою отрицания прежних социальных и политических законов, всею силою издевательства над тем, что одобрялось из века в век и почиталось из поколения в поколение, - это философия энциклопедистов, принесшая миру так много хорошего, но несравненно больше дурного, немало повредила и мне. Крайние теории абсолютной свободы, не признающей над собою ничего ни на земле, ни в небе; индивидуализм, не считающийся с устоями, традициями, обычаями, с семьёй, народом и государством; отрицание всякой веры в загробную жизнь души, всяких религиозных обрядов и догматов, – все это наполнило мою голову каким-то сияющим и соблазнительным хаосом снов, миражей, идеалов, среди которых мой разум ( терялся и порождал во мне глупые намерения. <...> Но всему своя пора и свой срок. Время изменило лихорадочный бред молодости. ! Все ребяческое отлетело прочь. Все порочное исчезло. Сердце заговорило с умом словами небесного откровения, и послушный спасительному призыву ум вдруг опомнился, успокоился, усмирился; и е когда я осмотрелся кругом, когда ь внимательней, глубже вникнул в г видимое, – я понял, что казавшееся доныне правдой было ложью, чтимое – заблуждением, а цели, я которые я себе ставил, грозили преступлением, падением, позором! Я понял, что абсолютная свобода, неограниченная никаким божеским законом, никакими общественными устоями, та свобода, о которой мечтают и краснобайствуют молокососы или сумасшедшие, з невозможна, а если бы была возможна, то была бы гибельна как в для личности, так и для общества; т что без законной власти, блюдущей общую жизнь народа, не было т бы ни родины, ни государства, ни его политической мощи, ни исторической славы, ни развития; что в л такой стране, как Россия, где разнородность государственных элементов, огромность пространства и темноты народной (да и дворянской!) массы требуют мощного направляющего воздействия, – в та- с кой стране власть должна быть в объединяющей, гармонизирую- н щей, воспитывающей и долго еще должна оставаться диктаториапьной или самодержавной <...> Конечно, этот абсолютизм, это само- г державное правление одного человека, стоящего выше закона, потому что он сам устанавливает закон, не может быть неизменной нормой, предопределяющей будущее; с самодержавию суждено подвергнуться постепенному изменению и г некогда поделиться половиною к своей власти с народом. Но это наступит еще не скоро, потому что я скоро наступить не может и не должно <...> Помню, когда мне объявили приказание государя явиться к нему, душа моя вдруг омрачилась – не тревогою, нет! – но чем-то похожим на ненависть, злобу, отвращение <...> И что же? Они разлетелись, как мыльные пузыри, исчезли в небытии, как сонные видения, когда он мне явился и со мной заговорил. Вместо надменного деспота, крутодержавного тирана я увидел монарха рыцарски прекрасного, величественно спокойного, благородною лицом. Вместо грубых, язвительных диких слов угрозы и обиды я услышал снисходительный упрек, выраженный участливо и благосклонно. – Как? – сказал мне император, – и ты враг своего государя? Ты, которого Россия вырастила и покрыла славой? Пушкин, Пушкин! Это нехорошо! Так быть не должно! Я онемел от удивления и волнения. Слово застыло на губах. Государь молчать, а мне казалось, что его звучный голос еще звучал у мня в ушах, располагая к доверию, призывая опомниться. Мгновения бежали, а я не отвечал. – Что же ты не говоришь? Ведь я жду?! – сказал государь и взглянул на меня пронзительно. – Отрезвленный этими словами, а еще больше этим взглядом, я наконец опомнился, перевел дыхание и сказал спокойно: – Виноват – и жду наказания. – Я не привык спешить с наказанием! – сурово ответил император. – Если могу избежать этой крайности – бываю рад. Но я требую сердечного полного подчинения моей воле. Я требую от тебя, чтобы ты не вынуждал меня быть строгим, чтобы ты мне помог быть снисходительным и милостивым. Ты не возразил на упрек во вражде к своему государю – скажи же, почему ты враг ему? – Простите, ваше величество, что, не ответив сразу на ваш вопрос, я дал вам повод неверно обо мне думать. Я никогда не был врагом своего государя, не был врагом абсолютной монархии. <...> Ваше величество, – отвечал я, – кроме республиканской формы правления, которой препятствует огромность России и разнородность населения, существует еще одна политическая форма: конституционная монархия. – Она годится для государств, окончательно установившихся, – перебил государь юном глубокого убеждения, – а не для таких, которые находятся на пути развития и роста. Россия еще не вышла из периода борьбы за существование. Она еще не добилась тех условий, при которых возможно развитие внутренней жизни и культуры. Она ещё не достигла своего политического предназначения. Она еще не оперлась на границы, необходимые для ее величия. Она еще не есть тело, вполне установившееся, монолитное, ибо элементы, из которых она состоит, до сих пор друг с другом не согласованы. Их сближает и спаивает только самодержавие – неограниченная, всемогущая воля монарха. Без этой воли не было бы ни развития, ни спайки, а малейшее сотрясение разрушило бы все строение государства. (Помолчав.) Неужели ты думаешь, что будучи конституционным монархом я мог бы сокрушить главу революционной гидры, которую вы сами, сыны России, вскормили на погибель ей? Неужели ты думаешь, что обаяние самодержавной власти, врученной мне Богом, мало содействовало удержанию в повиновении остатков гвардии и обузданию уличной черни, всегда готовой к бесчинству, грабежу и насилию? Она не посмела подняться против меня! Не посмела! Потому что самодержавный царь был для нее живым представителем божеского могущества и наместником Бога на земле; потому что она знала, что я понимаю всю великую ответственность своего призвания и что я не человек без закала и воли, которого гнут бури и устрашают громы! Когда он говорил это, ощущение собственного величия и могущества, казалось, делало его гигантом. Лицо его было строго, глаза сверкали. Но это не были признаки гнева, нет! Он в ту минуту не гневался, но испытывал <...> измерял силу сопротивления, мысленно с ним боролся и побеждал. Он был горд и в то же время доволен. Но вскоре выражение его лица смягчилось, глаза погасли, он снова прошелся по кабинету, снова остановился передо мной и сказал; – Ты еще не все высказал. Ты еще не вполне очистил свою мысль от предрассудков и заблуждений. Может быть, у тебя на сердце лежит что-нибудь такое, что его тревожит и мучит? Признайся смело. Я хочу тебя выслушать и выслушаю. – Ваше величество, отвечал я с чувством, – вы сокрушили главу революционной гидре. Вы совершили великое дело – кто станет спорить? Однако... есть и другая гидра, чудовище страшное и губительное. С которым вы должны бороться, которого должны уничтожить, потому что иначе оно вас уничтожит! – Выражайся ясней! – перебил государь, готовясь ловить каждое моё слово. - Эта гидра. Это чудовище, – продолжал я, – самоуправство административных властей, развращенность чиновничества и подкупность судов. Россия стонет в тисках этой гидры поборов, насилия и грабежа, которая до сих пор издевается даже над высшей властью. На всем пространстве государства нет такого места, куда бы это чудовище не досягнуло! <...> Что же удивительного, если <...> возмущенные зрелищем униженного и страдающего отечества, подняли знамя сопротивления, разожгли огонь мятежа, чтобы уничтожить то, что есть и построить то, что должно быть: вместо притеснения – свободу, вместо насилия – безопасность, вместо продажности нравственность, вместо произвола –покровительство закона, стоящего надо всеми и равного для всех! Вы, ваше величество, можете осудить развитие этой мысли, незаконность средств в се осуществлении, излишнюю дерзость предпринятого, но не можете не признать в ней порыва благородного! Вы могли и имели право покарать виновных, в патриотическом безумии хотевших повалить трон Романовых, но я уверен, что даже карая их в глубине души вы не отказывали пс~ ни в сочувствии, ни в уважении! Я уверен, что если государь карал, то человек прощал! - Смелы твои слова! – сказал государь сурово, но без гнева. – Значит, ты одобряешь мятеж? Оправдываешь заговор против государства? Покушение на жизнь монарха? – 0 нет, ваше величество, вскричал я с волнением. – Я оправдывал только пели замысла, а не средства! Ваше величество умеет проникать в души – соблаговолите проникнуть в мою, и вы убедитесь, что все в ней чисто и ясно! В такой душе злой порыв не гнездится, преступление не скрывается! – Хочу верить, что так, и верю! – сказал государь все более мягко. – У тебя нет недостатка ни в благородных убеждениях, ни в чувствах, но тебе недостает рассудительности, опытности, основательности <...> Нужно соединение всех высших духовных сил государства в одной великой, передовой идее; нужно соединение всех усилий и рвений в одном похвальном стремлении к поднятию самоуважения в народе и чувства чести – в обществе. Пусть все благонамеренные и способные люли объединятся вокруг меня. Пусть в меня уверуют. Пусть самоотверженно и мирно идут туда, куда я поведу их – и гидра будет побеждена! Гангрена, разъедающая Россию, исчезнет! Ибо только в общих усилиях – победа, в согласии благородных сердец – спасение! Что же до тебя, Пушкин... ты свободен! Я забываю прошлое – даже уже забыл! Не вижу перед собой государственного преступника – вижу лишь человека с сердцем и талантом, вижу певца народной славы, на котором лежит высокое призвание – воспламенять души вечными добродетелями и ради великих подвигов! Теперь... можешь идти! Где бы ты ни поселился (ибо выбор зависит от тебя), помни, что я сказал и как с тобой поступил. Служи родине мыслью, словом и пером. Пиши для современников и для потомства. Пиши со всей полнотой вдохновения и с совершенной свободой, ибо цензором твоим – буду я! Такова была сущность пушкинского рассказа. Наиболее значительные места, глубоко запечатлевшиеся. в моей памяти, я привел почти дословно. Действительно ли его позднейшие сочинения получали царское разрешение или обычным путем подвергались критике цензурного комитета, с уверенностью сказать не могу. Мне как-то не пришло в голову спросить об этом Пушкина, и читатель легко поймет это, если соблаговолит припомнить, что я тогда был еще очень молод и что мое любопытство привлекали предметы более важные».

 Отправлено: 03.01.08 13:41. Заголовок: неужели Пушкин мог б..

неужели Пушкин мог быть настолько откровенен с малознакомыми людьми???????????????

 Отправлено: 03.01.08 21:02. Заголовок: неужели Пушкин мог б..

неужели Пушкин мог быть настолько откровенен с малознакомыми людьми
Рад, что мемуарный материал "Поэт и царь", опубликованный давно в Независимой газете заинтересовал читателей. Что ответить МУЗЕ на этот вопрос? Пушкин был достаточно открытым человеком. В те годы, когда его практически взял на содержание император, он вероятно, часто рассказывал эту историю, особенно иностранцам. Но опубликовал ее только один.

 Отправлено: 11.01.08 22:58. Заголовок: Георгий пишет: Думаю..

Георгий пишет:

цитата:

Думаю, что немалую роль играло необозримое количество красивых женщин в столичном граде, в т.ч. и при дворе. Всё таки он был прежде всего поэт

Ну, поэтом-то он был более всего не в столице и на придворном паркете, а когда вырывался на свободу - в Болдино, да в Михайловское!
Так что Ваш остроумный ответ о причинах того, почему Пушкин оставался в столице, не принимаем. Ждем другого!

 Отправлено: 11.01.08 23:19. Заголовок: То что деньги взятые..

То что деньги взятые на издание "оброчного мужичка" Пугачева(а писать его историю Пушкина никто не просил! И Пушкин понимал это) - оно удерживало, конечно,но это уже с 1834-го! Надо писать о Петре - вот этого ждет от него Николай с 1831-года,а Пушкина готов только конспект труда Голикова!(Но это то,что было найдено позднее в разрозненном мышами ящике и опубликовано в 1938 в 10 томе Академическогг издания, а только ли тетради с коспектами там были?) Вот отсюда его метание в Москву в мае 1836-го года.Работать в архиве надо, но не получается, еще "месяцев на шесть" засесть(а этого не будет). Если раньше в случае отставки доступ в архивы был бы просто для него закрыт. Ну и Бог с ним, Пушкин мог бы решиться и уехать( как бы кто ни говорил,дескать "мадам об этом и слышать не хочет". Вспомним, он для нее "господин и повелитель", так она его сама называла!)
Но основная работа в архивах его ждала в Петербурге. Вспомним горькое сожаление Пушкина в письме к Н.Н. от 8 июня 1834 года:"я не должен был вступать в службу и, что еще хуже, опутать себя денежными обязательствами(курсив мой- С.). Зависимость жизни семейственной делает человека более нравственным". Пушкин уже, кажется, не верит в материальную выгоду издания.

 Отправлено: 11.01.08 23:24. Заголовок: а верит ли в возможн..

а верит ли в возможность взять семейство в охапку и - укатить, куда глаза глядят? А куда они глядят, где то место, где можно обрести покой и волю?

 Отправлено: 11.01.08 23:42. Заголовок: Да вести собственно ..

Да везти собственно и некуда: Михайловское(а оно в общем владении) на ладан дышит(осенью 1841 года Н.Н. с детками там чуть не замерзла),Кистеневка заложена(в пожизненном владении у поэта,значит закладывая ее Пушкин был уверен,что переживет отца,хотя не до того было А.С.,он спешил,как бы "архивный" Мещерский или Давыдов не увели бы невесту, переговоры о покупке Никулино в августе 1834 года ни к чему не привели, Савкино с помощью Осиповой не приобретено( да и было это давно в 1831-ом), Большое Болдино...

 Отправлено: 11.01.08 23:50. Заголовок: Вот, вот, я на то и ..

Вот, вот, я на то и намекала! Все почему-то винят во всем царя, свет, жену, деньги, а реальность (отутсвие места, куда можно семью перевезти) никто учитывать не желает. Это, ведь, не интересно! Куда интереснее искать виноватого!
Но при желании и в этой ситуации виноватый найдется: родители, не желавшие дать ему какой-либо мало-мальский уголок! А после смерти матери - новые проблемы с родственничками. Куда уж тут покой, какая воля?!

 Отправлено: 11.01.08 23:59. Заголовок: Павлищев последний к..

Павлищев последний кислород перекрыл ему в последние месяцы. И сдался Пушкин:"Пусть Михайловское будет продаваться"... А уж как Пушкмин отстаивал свои пенаты(и не зря: понимал, что более не на что расчитывать для поэтического ,да уже и не для поэтического побега,прозаического)...

 Отправлено: 12.01.08 01:36. Заголовок: в самом конце декабр..

в самом конце декабря Пушкин полуичл письмо из Болдино от отца своей бывшей крепостной наложницы (или увлечения молодости) Ольги Калашниковой. там есть замечательные строки: "Покойный дедушка ваш обещал мне и семейству тихое счастие...". М. Калашников просил поэта о покровительстве своей семье, просил о том, чего так недоставало самому Пушкину.
Но он все еще надеялся, что дело с имением сладится и писал П. А. Осиповой, подводя итоги уходящего года: "У меня большое желание приехать этой зимой ненадолгов Тригорское". И приедет, только в сопровождении А. Тургенева, жандарма Ракеева, да дядьки верного Никиты... Здесь прав Вяземский, когда писал, что жестокая судьба привязалась к Пушкину, как к своей добыче, и направляла всю эту несчастную историю...

 Отправлено: 12.01.08 02:41. Заголовок: Да, и видимо Пушкин ..

Да, и видимо Пушкин уже не чувствовал себя в Михайловском хозяином, после того как зять попытался навести там порядок. Выжимал из Пушкина, когда и с имения выжимать нечего. Завышай или не завышай цену на него. Прямо как тот мужичок, что хотел из маленького куска меха сделать побольше шапочек, да не в размер малых. И выбирать поэту теперь приходилось между Тригорским и Голубово. Хотя понимал,что там может только "погостить", да и то только один. Крепость,семейный очаг,тыл ему там уже не создать. И кажется, что Пушкин цеплялся хотя бы за кусочек дорогой ему земли. Оставался только фамильный погост, он и принял его навсегда.

 Отправлено: 12.01.08 10:35. Заголовок: со многим, товарищи ..

со многим, товарищи дорогие, можно и согласиться (в психо-психологическом плане, что ли!).
но никак не могу поверить, что Михайловское было убыточным. Вряд ли Павлищев мурой занимался, когда подсчитывал возможные (и немалые!) от него доходы. Был он человек практический и выкладки свои не из воздуха строил! так что еще доказать требуется...

 Отправлено: 12.01.08 13:20. Заголовок: Конечно практичный, ..

Конечно практичный, своего бы не упустил и "теребил бы без милости"Пушкина.Цыганить шурина он не стеснялся: вспомним, что поэт отвечает,что его сын будет едва ли богаче Лева Павлищева. Беда в том,что Павлищев только приехал в имение хотел все и сразу. Он то понял,что имение не спасти, понял хитрая лиса... И завышение стоимости имения, как тактический ход с его стороны и попытка представить поэта "подурушей, которого опять оплетут" - было и такое в его планах. Подробно об истинном состоянии дел в Михайловском можно проследить и по докуметам, представленным Щеголевым в книге "Пушкини и мужики". Увы, не все определялось лишь фамильной непрактичностью Пушкиных.

 Отправлено: 13.01.08 22:09. Заголовок: Господа хорошие! Про..

Господа хорошие! Прошу не забывать, что находитесь в теме "Поэт и царь"! А причем тут михайловские мужики и оброки? Если хочется продолжить эти разговоры, перейдите на ветку "Жизнь Пушкина в доме на Мойке". Там есть раздел "Бюджет Пушкина". Вот там в эти игры и играйте, а здесь прошу только о монархе и монаршей воле!

 Отправлено: 14.01.08 17:54. Заголовок: Хотелось бы вернутьс..

Хотелось бы вернуться в русло темы и темы непростой.
На мой взгляд, в отношениях Пушкина и Николая можно выделить два периода.
Опускаем то, что могло происходить в их отношениях до ссылки поэта на юг-это несущественно. Да и были какие-либо отношения в то время? В рукописи "Руслана и Людмилы" сохранился портрет,в каталоге Р.Г.Жуйковой он интерпретируется как портрет молодого Николая Павловича, тогда великого князя. Николай в первый петербургский период Пушкина преспокойно живет с молодой женой в Аничковом дворце. Контакты с поэтом минимальны,скорее даже случайны.Да и Пушкина волнует в тот момент отношение к нему действующего царя Александра Павловича, негодующего на Пушкина, "наводнившего Россию возмутительными стихами". Не забываем, что наследовать должен был Константин. И тут словами Пушкина можно было бы сказать о Николае: царствие его впереди, мне вероятно его не видеть. Не получилось:уже через 6 лет в сентябре 1826 состоялась встреча "чудотворца Пушкина" и нового царя.
C этого момента начинается первый этап взаимоотношений, поначалу,как показалось поэту, доверительный и,пожалуй,устраивавший их обоих. Пушкину кажется, что с новым цензором, а ведь он полагал, что единственным!
Можно представить горечь поэта, когда он понял, что это не так. Царю панегирики - "Стансы" кажутся вполне безобидными, но запущенный механизм III Отделения не дремлет.
Второй период начинается с возвращением поэта на службу в 1831 году, причем и Пушкин и Николай не питают иллюзий в отношении друг друга: едва ли Николай расчитывал найти перемены в поэте. Занять Пушкина делом, ему интересным и для Отечества полезным-вот цель Николая. 1830-годы- время жесткое, реакционное: Россия - островок монархии в пучине революций, и по мысли Николая задача правления видится ему в поддержании этой позиции свой страны(вся несостоятельность этого выявится в результате Крымской войны,но уже позднее). А пока и Пушкину найдется занятие. Пусть послужит под бдительным оком Бенкендорфа-посредника в их отношениях. Оценка деятельности Александра Христофоровича-героя войны 1812 года, ныне выполняющего иные государственные задачи-тема отдельная.Николай понимал влияние Пушкин на общество, не мог недооценивать его слово. И Пушкин, на мой взгляд, это отношение к себе императора осознавал. Свое же отношение к царю поэт выразил определенно,отдавая должное ему как сильному политику и правителю и в ситуации на Кавказе, и в Польше. Однако замечает разницу с другим сильным правителем: "в нем много от прапорщика и мало от Петра Великого". Милосердие воспевший Пушкин сделал этот вывод для себя, не для посторонних глаз, в дневнике. А в публичном выступлении - в "Пире Петра Первого" "Современнике" (собственно и открывающем 1-ый том). Напрасность этого призыва к милости десятилетие спустя после восстания поэт понимал, но иначе не мог...В том числе и в этом он видел свою задачу в 1830-е годы, как творца, воспевающего "милость к падшим".

 Отправлено: 14.01.08 22:18. Заголовок: Вам кажется, Саша, ч..

Вам кажется, Саша, что, выпуская свой "Современник", Пушкин в первом томе эдак программно призвал царя к милости? Пусть, мол, цензура дремлет, а самодержец-то не таков, он дескать услышит и, как знать, авось, простит оступившихся 10 лет назад? Трудно поверить, что Пушкин все еще питал какие-то иллюзии на этот счет.

 Отправлено: 14.01.08 22:58. Заголовок: Иллюзии,конечно прош..

Иллюзии,конечно прошли. И может быть, наоборот не отступая от своих принципов, дает укор царю, эдакое "ужо тебе", уже личное? Тем более выполняя поручение написать Историю Петра, он как историограф, а значит осведомленный, жизнеутверждает эту милосердную черту пращура. И одновременно показывает тем,чьим мнением дорожит, что не отступает от своих принципов.

 Отправлено: 15.01.08 13:26. Заголовок: И мне кажется, что &..

И мне кажется, что "жизнеутверждает" - хорошее слово в данном случае. Оно может означать, что Пушкин был озабочен этой проблемой и высказал это. Наверное, верил, что его услышат, но вряд ли надеялся, что послушают (в смысле исполнят его "рекомендации")

 Отправлено: 15.01.08 18:38. Заголовок: Надежда умирает посл..

Надежда умирает последней. Не случайно "Памятник", где милость к падшим Пушкин последний раз призывал, он читал Александру Ивановичу Тургеневу. Тургеневу тема милосердия была близка: брат Николай - политический эмигрант и тоже "падший" . Дорога в Россию при жизни его тезки - царя невозможна. И на самого Александра Ивановича император смотрел подозрительно: а благонадежен ли он?
Чем мог Пушкин утешить и посочувствовать А.И. Тургеневу тогда, в декабре 1836-го?..